день первый
Я не знал об этой стране, я не знал ничего о рохинджа — я видел надпись «Made in Bangladesh» на дешевых футболках. Все источники трубили о том, что это — ад на земле, мусорное ведро планеты Земля и что мне надо сделать порядка 40 прививок от малярии до японского энцефалита, которые я не сделал.
Это я, Егор
Я прилетел в Дакку и сразу почувствовал очень сильную жару. Мне надо было за 1,5 часа успеть оформить визу и сесть на другой самолет до Кокс-Базара, где располагались лагеря рохинджа. Старый охранник помог мне заполнить анкету: он все время смеялся и диктовал, что мне надо писать. Когда дело дошло до штампа, началось самое веселое. Я думал, что не успею на свой самолет — оставалось меньше часа, а ещё бегать по этому аэропорту, искать. Пограничники спрашивали меня о том, почему я еду в Кокс-Базар, и говорили, что там опасная ситуация с рохинджа. Я плохо понимал их, а они меня. Я говорил, что: «My dream Indian Ocean», — пограничник отвечал, что это не «Ocean», а «Bengal Bay», я говорил: «Bengal Bay is part of Indian Ocean and that my dream». Это было смешно. Он долго меня о чем-то предупреждал и поставил штамп, а я понесся на регистрацию и успел. В трансферном автобусе ехали я и таракан. Я сел в самолет.
До поездки я нашел на фейсбуке парня-беженца, который будто бы «работает» проводником в лагеря рохинджа, и мы договорились, что он будет меня сопровождать. Мы договорились, что он встретит меня в аэропорту. Связи не было, и я не знал, что будет дальше. Я готовился к страшному и внутри чувствовал напряжение. Я не смотрел в лица людей, я просто стремительно шел к выходу, я не знал, что будет в следующую секунду. У меня не было их денег, не было их языка, я — белый. Я вышел из аэропорта, изображая, что знаю, куда иду, хотя внутри меня, кроме волнения, не было ничего… За моей спиной раздался голос: «Егор?». Я ответил: «Заид?» И он схватил меня за руку, мы сцепились пальцами, прижались плечами, пошли к маленькой трехколесной машине молча, не глядя друг на друга. Я был в шоке. Мы сели и поехали… Было ощущение, что я упал в реку.
Мы молчали. Он спросил: «Едем в гостиницу?» Я кивнул. Я смотрел, смотрел, смотрел: машина без дверей очень быстро едет по дороге, вдоль нее лежит мусор, люди чем-то заняты, кричат, машины громко сигналят. Движение было такое, будто все едут, как хотят — только успевай объезжать: детей, людей, коров, коз, мусор. Пахло сильно, можно сказать, стояла вонь. Я забежал в отель, быстро зарегистрировался, бросил рюкзак, взял блокнот, камеру, диктофон и побежал обратно. Отель был метрах в 30-ти от океана, и мы поехали прямо по берегу, по песку, почти по воде — тут же застряли. Сотня людей в одну секунду вытолкала нас, и мы сразу застряли снова. Выбегали, толкали, запрыгивали —всё это в первые минуты, как только я там оказался.
События сменялись со скоростью неимоверной — я не успевал понимать.
Дорога заняла 1,5 часа. Трафик на дорогах, шум, пыль. Казалось, я перестал моргать. Всё это сильно действовало на меня. Было ощущение, что настройки моих глаз подняли с 20% до 120%. Поражали цвета — земля от черного до красного — звуки, лица, рисовые поля, мусор, коровы, пасущиеся в этом мусоре, машины, пролетающие в сантиметре.
Мы прибыли в лагерь легко — я даже не понял, как. Ни КПП, ни ворот — просто место, как рынок-муравейник. Но тут я почувствовал себя ещё более зияющим пятном. Люди смотрели искренне, прямо, с интересом, а я не мог. Я смотрел в землю и шел за Заидом…
Дорога заняла 1,5 часа. Трафик на дорогах, шум, пыль. Казалось, я перестал моргать. Всё это сильно действовало на меня. Было ощущение, что настройки моих глаз подняли с 20% до 120%. Поражали цвета — земля от черного до красного — звуки, лица, рисовые поля, мусор, коровы, пасущиеся в этом мусоре, машины, пролетающие в сантиметре.
Мы прибыли в лагерь легко — я даже не понял, как. Ни КПП, ни ворот — просто место, как рынок-муравейник. Но тут я почувствовал себя ещё более зияющим пятном. Люди смотрели искренне, прямо, с интересом, а я не мог. Я смотрел в землю и шел за Заидом…
Мы свернули с многолюдной улицы. Начался дождь, и мы зашли в какое-то место. Это было кафе — палатка с жаровней и столиками — темно, земляной пол… Заид взял горячий чай. С меня тёк пот, я от чая отказался. Он сказал, что сейчас мы пойдем к мужчине, который согласился со мной поговорить. Мы взяли первое интервью. Я очень волновался, суетился, мало понимал — мое внимание забирали люди, а не слова, который произносил мужчина, и вся жизнь, которая кипела вокруг. Я расстроился, что всё прошло так…
Мы свернули на тесные улицы трущоб. Бывший холм на границе с Мьянмой был покрыт домами, палатками, которые стояли в полуметре друг напротив друга. Вместо дверей — тряпки, на крышах сушится горох…
Я увидел детей! Это было самое сильное и самое снимающее страх впечатление: они кричали и смеялись, махали мне рукой.
Мы свернули на тесные улицы трущоб. Бывший холм на границе с Мьянмой был покрыт домами, палатками, которые стояли в полуметре друг напротив друга. Вместо дверей — тряпки, на крышах сушится горох…
Я увидел детей! Это было самое сильное и самое снимающее страх впечатление: они кричали и смеялись, махали мне рукой.
Я смотрел на них так же, как они на меня, и мне было очень хорошо. Они не стеснялись камеры и пытались играть со мной. Мне стало очень хорошо, я ощутил эйфорию.
Позже мы поехали в другой лагерь. Я узнал, что их 27, что каждый стоит под желтым флагом и у каждого есть номер. CAMP 13. В этот день у нас было мало времени, потому что, по словам Заида, я мог находится в лагере до 16:00…
Мы взяли ещё одно интервью — оно показалось мне более удачным — и вышли на мост. Заид сказал: «Вдыхай жизнь рохинджа». Мне было светло и хорошо, я никак не ожидал почувствовать это здесь. Мы стояли на мосту, кругом кричали дети, но я их не видел. Это напоминало джунгли. Дети чуть давали о себе знать и тут же скрывались… Потом они пришли на мост и просто стояли с нами. Мы пытались брать у них интервью, но они отвечали мало, просто улыбались, смеялись. У них были ноги в глине, они были в штанах и юбках, а некоторые — голые, в основном, малыши.
Позже мы поехали в другой лагерь. Я узнал, что их 27, что каждый стоит под желтым флагом и у каждого есть номер. CAMP 13. В этот день у нас было мало времени, потому что, по словам Заида, я мог находится в лагере до 16:00…
Мы взяли ещё одно интервью — оно показалось мне более удачным — и вышли на мост. Заид сказал: «Вдыхай жизнь рохинджа». Мне было светло и хорошо, я никак не ожидал почувствовать это здесь. Мы стояли на мосту, кругом кричали дети, но я их не видел. Это напоминало джунгли. Дети чуть давали о себе знать и тут же скрывались… Потом они пришли на мост и просто стояли с нами. Мы пытались брать у них интервью, но они отвечали мало, просто улыбались, смеялись. У них были ноги в глине, они были в штанах и юбках, а некоторые — голые, в основном, малыши.
Мы поехали назад. Я думал о том, что, как бы это не выглядело для человека, привыкшего жить в европейском городе, всё это кажется мне раем и настоящей, неподдельной жизнью.
Следующий день стал переворотом, самым неожиданным днем всего путешествия.